... Давно не было такого дождя. Мокрые улицы, озябшие лужи и совершенно мерзкие прохожие то и дело мелькали навязчиво и томно мимо заплеванных дождевыми каплями боковых стекол машины. Она сидела тихо и смирно, затягиваясь едким дымом сигарет. Она не любила курить такие - мерзкий и противный запах, который Он просто ненавидел... Именно поэтому Она купила их перед тем, как тяжело втащить свое тело в промокшей одежде в его дурацкую машину, потому что хотела досадить, потому что хотела сделать больно.
...Вообще, в последнее время она только и занималась тем, что действовала ему на нервы, на его железные нервы. Невыносимо раздражало его постоянное спокойствие, могильно-размеренная жизнь. Доводили до бешенства стандартно глупые, однообразные и ежедневные комплименты, надоела его учтивая речь с претензией, эта извечная благодарность в глазах, это "идеалистично-романтичное существование двух одиноких организмов". Черт возьми, ударил бы что ли хоть раз вместо постоянных уныло-красных роз. Но он, казалось, не замечал ничего, а только морщился, как кролик, противно и плаксиво, когда она нарочно выпускала клубок дыма под очаровательный носик... и все равно терпеливо молчал, иногда прерывая это скучное занятие рассуждениями об улучшении положения в какой-то южно-африканской стране, ни хрена не понимая ни в экономике, ни в географии; фактически Он не умел ничего, что могло бы понадобиться в жизни, разве, в постели он мог еще претендовать на гордое звание "ну! мужик!", но ведь нельзя всю жизнь провести в постели.
...Он работал большим начальником. Чем занималась его контора, не знал никто, даже он сам не мог описать в двух словах. Но, тем не менее, деньги были всегда, он мог позволить себе многие вещи. Он легко их тратил, но никогда не поступал опрометчиво: мог купить ей дорогое платье на один вечер, потому что так было положено, но никогда не завалил бы ее квартиру цветами, мог каждый день ужинать в самом лучшем ресторане, но никогда не просадил хоть самую малую сумму в карты. Она не помнила такого случая, чтобы он напился - всегда был трезв, выглажен и спокоен. И ей это нравилось. Поначалу. Давно.
...Они были знакомы уже лет пять. Поначалу он аккуратно ухаживал, делая разнообразные подарки, приглашая на презентации, выставки, концерты... Конечно, это льстило ее самолюбию, ведь прошлый роман и начался невпопад, и закончился до безобразия глупо. Да и был он пошлым и грубым: они работали вместе, проводили конференции, а потом он валил ее на стол, разгребая второй рукой бумаги, отодвигая клавиатуру компьютера - и так было каждый раз. Она всегда знала, что при этом упадет какая-нибудь папка на пол, что-то громко стукнет, он занервничает, начнет спешить, неправильно натянет презерватив, который она будет чувствовать... А у Него все было правильно, аккуратно и спокойно. И если ее бывший кандидат наук стонал, охал и закатывал глаза, когда она его страстно покусывала, то "босс" все делал молча, с толком, с расстановкой, дома. После всего он шел в душ, делал кофе на двоих, и пока она расслаблялась в ванной, застилал постель.
...Сейчас, сидя у него в машине, она не понимала, как это все ей могло нравиться. Но машина, деньги, цветы всегда делали свое дело, а она мало чем отличалась от других женщин: та же любовь к хорошим вещам, то же желание быть любимой и обласканной. И это было, и было бы еще долго, если бы не... "Если бы не..." существовало всегда. На заре человечества, когда первобытная женщина в грубой шкуре высовывала свое первобытное личико из пещеры, а в ее еще неразвитых мозгах не возникала мысль уйти от своего первобытного мужа к чужому, тогда существовало "если бы не самец, я была бы голодна" или что-то в этом же роде. Сейчас все по-другому, но то же безответное "если" заставляло ее мучиться и продумывать различные варианты. Хотя по сути: что могла она сделать? Его не изменишь, да и некогда, и незачем, ведь все кончено. Она почти дословно могла представить все, что он скажет, а эти слова ей не нужны. Почему-то только в последнее время она заметила, что его фразы какие-то шаблонные, в которых нет ничего, кроме себялюбия. Конечно, он любил ее, боялся потерять, но потому, что ему самому это нравилось - он чувствовал себя героем, осчастливившем чуть ли не весь мир. А это настолько противно...
...Дождь все не хотел останавливаться - ему, казалось, нравилось заставлять суетливых людишек торопливо перебегать от одного подъезда к другому, нервно открывать зонты и ожидающе поглядывать на небо. Она достала еще одну сигарету, помяла ее в руках, закурила и начала слушать долгие рассуждения о том, что ребенок - очень ответственный этап в жизни каждого человека, а они еще даже не обсуждали, хотят ли этого ребенка, и потом, они не расписаны, а внебрачные дети - это неправильно, он неуверен, способен ли сейчас на создание семьи... Потом слова слились в однообразный занудный поток - она уже не слушала, а, докурив, безобразно бросила окурок на пол, раздавила его шпилькой. В кармане двери почему-то лежал гаечный ключ, как будто кто-то заботливо положил его как раз для такого случая - он через мгновение рассек лобовое стекло. Оно испуганно разбилось, перекосилось в ужасной гримасе. Он застыл. А она неторопливо открыла дверь и, не сказав ни слова, ушла туда, где лил невиданный дождь, туда, где не будет его, такого правильного и гладко выбритого...
Харьков, 1998г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий